Эл Нэбо

Из памяти прошлого

Мы шли по затопленному саду. Вода достигала щиколоток. Казалось не понятным, откуда здесь, – в гористой местности, может быть столько воды. Вода была везде. Она стекала тоненькими ручейками по отглаженным временем скальным породам; струилась из совсем ещё недавно пересохших источников; ею, словно потом исходила кора деревьев, – сливая тяжёлые капли к своему подножью. Река, единственная в этих краях, чрезмерно разлилась, а её по природе кристальная прозрачность замутилась от селевой разбавы. Небо, набухнув влагой, отдавало её земле на разные лады; то колючей холодной «пылью» осенних дождей; то тёплым и липким, как испарения тропических болот, туманом; а то ливнями, словно сошедшими с ума, да такой не бывалой силы, каких никто и никогда в этих краях не видел. А земля, уже не в силах принимать влагу, оставляла её на поверхности, позволяя ей скапливаться в огромные лужи и, даже, озерца. Всюду, – всюду была вода. Однако сегодняшний день выдался более – менее ясным. Небо в парниковой дымке, окрасилось розоватыми тонами заходящего солнца. Было по вечернему тихо.

Мы шли с тобой по узенькой дорожке выложенной четырёхугольниками мраморных плит. Время от времени нам встречались расставленные тут и там статуи. Белые, неуютные теперь, они словно призраки выглядывали из промокших кустов, так и не сумев разрешить для себя загадку водных сумерек. Мы подошли к колодцу, в котором некогда, а впрочем, ведь совсем недавно, можно было испить полезной термальной воды. Колодец был полностью выложен из камня горных пород – необделанных и грубых, что придавало ему некоторую природную незавершённость. Его бортики чуть поднимались над землёй и, теперь, приходились вровень с разлитой по округе водой, от чего его собственная вода стала не пригодной для питья. Мы остановились и помолчали, думая каждый о своём. – Не так ли и наша жизнь – совсем недавно ещё ясная и чистая, как некогда вода в этом колодце, – точно также ныне мутна не прошенной разбавкой, и совсем ни к чему не пригодна. За края бортика внутрь переливает внешняя вода, – и не остановить уже происходящего, и уже не исправить. – Ни-че-го. – Так, наверное, мы думали тогда стоя у колодца.

Потом мы пошли к твоему дому. Дом чёрного мрамора с великолепной колоннадой по всему периметру, Возвышался на краю Большого Каньона окаймлённого грядой гор сверкающих снежными вершинами. Своим одиноким видом и во всём этом диком антураже он всегда напоминал мне гнездо горного орла, от чего мы часто меж собой называли его «Орлиное гнездо». И твой дом, и вся твоя усадьба были мраморными, что придавало им монолитность, и некоторую величественность. Но в данный момент, – ото всего этого царства камня, пропитанного сыростью, веяло могильным холодом. И особенно это впечатление усиливалось при взгляде на тебя. На тебе была белая туника с сочно-рубиновой каймой, на ногах – твои повседневные сандалии. Впрочем, я тоже не уступал тебе в своём упорстве не признавать осеннего ненастья в зените лета, и одет был так же не по погоде; в свой обычный для этого периода времени комбинезон цвета металик, плотно облегающий тело и не заметно переходящий у щиколоток в буцы. Но этот, скорее неосознанный нами, по детски внешне проявляемый протест не избавлял нас от внутренней сумятицы. И тебе сейчас было не до окружающего нас природного сумбура. Плотно сбитый, невысокий, теперь ты казался мне ссутулившимся и до неприличия обмякшим. Ты шёл, тяжело переступая, словно каждый шаг давался тебе с неимоверным трудом и, точно камни «переваливал», в общем-то, ни тебе, ни мне не нужные слова. Ты жаловался. Жаловался на чью-то и свою глупость, на чью-то и свою беспечность. Проклинал носителей «Знания» – понося их за распущенность и скотство, в которые все они, как один впали. Призирал бездарность и ограниченность «правящих» во главе с «Господствующим». Ты соглашался с тем, что править, в конце концов, можно из одного лишь стремления к власти, но как быть «Господствующим» не имея природного дара к господству, – дара дающего бескрайние возможности обладания интуицией, – ты отказывался понимать. Ты шёл и в ритм всего «мокрого» «бу лькал» о том, что человек деградировал окончательно; он стал впадать в «спячку», – психика его стала не чуткой струной, а грубой проволокой. Мясоедство пришедшее с северных широт, охватило, чуть ли ни весь мир. И, как результат – бунт. Причём, бунт всех против всех; человека против человека; человека против природы и природы против него. А, ко всему прочему, бунт одиночек, не желающих так жить и стремящихся возродить былое величие человека как венца Разума. Намеренья их благи, а каков результат? – Как можно, будучи недоучками, лезть в физику тонких энергий? – И, наконец, как можно решать за большинство их судьбу, даже если это большинство рабски невежественно? – И вот, теперь, страдают все. – Джин выпущен из бутылки, и природа его предоставлена ему же на откуп. Как нейтрализовать его? как заставить вновь забраться в бутылку? – Кто сделает это, если ни осталось, ни одного истинно посвящённого в систему древних знаний, а те, что себя так называют – никуда не пригодны. – Энергии на пределе. «Пространство» – молчит. «Эфир» – глух. – Мы отрезаны от «Мира». – Такого ещё не было никогда! – Нужен выход в сферу ультравысоких частот, – но никто этого уже не может делать. – И ужасна сама мысль о том, что всё это мы сотворили собственными силами, а точнее – собственным духовным разложением. – Всё что с нами происходит сегодня дано нам как кара за содеянное, – кара за века отступничества от законов природы, за всё наше чванство перед ней. – Это катастрофа. – Понимаешь?!» – Почти выкрикивал ты. – «Ведь мы специально отрезаны от Информационного Поля планеты. Преднамеренно изменены все частотные компоненты высоко-волновых структур. – Это конец всему. – Это конец всем нам». – Так говорил ты о дне сегодняшнем и дне грядущем, и ещё о многом другом в том же духе, и был жалок в сознании собственного бессилья. А я шёл рядом и, слушая тебя, мог позволить себе жестокую необходимость знать. Да, я знал всё то, что ждало тебя, ждало всех вас тогда живущих. Знал и не смел даже, обмолвиться об этом с тобой, – моим лучшим другом. Не смел, – потому что не имел права.

Всё что происходило с вами, – должно было происходить, как происходило с вашими предшественниками, и будет происходить с теми, кто придёт после вас. Вы более тонки, более чутки и духовны, чем те, кто сменит вас, – потому уход ваш в прошлое истории так болезненен для вас. – Но так надо. Так уже было и так будет впредь. Всё это вечный ход эпох, – их космический ритм. В вашей воле сделать его более чистым и менее трагичным. Ведь всё это делается для человека; всё во имя его, как основополагающего принципа Бытия.

Всё это я знал тогда, – знаю и теперь. Знал и молчал, потому что не мог поступить иначе, – не имел права.

Ты говорил, что не осталось больше людей с полным «Знанием», но ты ошибался, мой друг. – Их было мало – совсем горстка, но они были, и в их числе не было тебя. Они были истинно знающими и тоже молчали по той же причине, что и я.

Прости, мой друг. Прости за то, что возможно и не требует такого приношения. Ты и ныне здесь, всё так же не знающий, и всё также не помнящий. Здесь же и я – своей личной историей, предписанный этому миру, и, так же как и ты явившийся в беспамятстве, но уже с возможностью вспоминать. – Ведь я не отсюда, – мне легче.

Там, – в будущем, мы ещё встретимся и, однажды, всё вспомним, – обязательно вспомним и, конечно же, узнаем друг друга. Но, главное, – ты узнаешь себя, ты поймёшь: кто ты есть. А пока...

Мы вошли в твой дом чёрного мрамора. Но, не смотря на его внешнюю каменную холодность, внутри было тепло и уютно. Сегодня ты использовал для освещения живой огонь факелов. Это было удачное решение.

А там, – за стенами дома, кругом – везде и во всём оживала стихия воды.