ВСЕЛЕННАЯ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА

Майкл Рьюз

2

Обратимся ко второй формулировке антропного принципа, которую Барроу и Типлер предлагают в следующем виде: «Вселенная должна обладать такими свойствами, которые на определенном этапе ее истории позволяют жизни развиться».

Здесь явно усиливаются смысловые коннотации, прямо относящиеся к религиозной вере. Если Вселенная такова, что она обязана дать место жизни, к тому же такой жизни, которая способна задаваться вопросом о своем происхождении (т.е. жизни, подобной нашей собственной), то говорить о простой случайности или даже необязательности возникновения этой жизни было бы некорректно. Вообще же предположение, что за покровом наличного бытия Вселенной, за ее организацией должен скрываться некий Разум, начинает казаться в наши дни все более правдоподобным. Заметим себе, однако, что какие бы направляющие и формирующие силы не скрывались «по ту сторону» природы, нет никаких указаний на то, что в их числе обязательно окажется Бог христианского или иудаистского вероучения. […]

Предпосылкой, лежащей в основаниях сильной версии антропного принципа, является убеждение его сторонников, что действие законов природы (как мы их знаем) существенно связано со значением физических констант – будь они в любом отношении какими-то иными, хотя бы даже и в очень незначительной степени, Вселенная в целом и все объекты в ней просто-напросто не могли бы появиться и существовать в настоящем их виде. Допустим, например, что закон тяготения был бы не функцией, обратно пропорциональной квадрату расстояния, а какой-то другой функцией. Тогда Вселенная не могла бы расширяться так, как, с точки зрения науки, она расширяется, и ничего из того, что, как мы знаем, происходит в ней, не могло бы происходить.

Такая линия аргументации и в самом деле сегодня очень популярна в определенных кругах публики, да и среди физиков (Барроу и Типлер обсуждают ее во всех деталях). Слабым ее местом несомненно является то, что она просто игнорирует ряд важных соображений. Очень может быть, что Вселенная (какой мы ее знаем) и в самом деле необходимо должка была быть такой, какая она есть, и в ней нельзя ничего ни убавить, ни прибавить, ни как-то еще изменить – сделать чуточку больше, тяжелее, плотнее и т.п. – без того, чтобы все не разрушить. Но это вовсе не значит, что та конкретная форма, та телесно-органическая конфигурация, которая нам присуща как людям, является единственно возможной в нашей Вселенной. Возьмем такой пример. Если начертить плоский многоугольник, то сумма его внутренних углов всегда будет равна 2n – 4 прямым углам. Вы не можете по произволу изменить какой-либо из углов фигуры без того, чтобы не изменить как-то и все остальное. Для данной ситуации существуют совершенно определенные ограничения, в силу которых просто невозможно построить плоский многоугольник с суммой внутренних углов, равной, скажем, 2n – 3 прямым углам. Но из того, что в нашем поле зрения оказался, например, восьмиугольник, еще никак не следует, что в природе не существует семи- или девятиугольной фигуры. Иначе говоря, запреты и ограничения не распространяются на число сторон многоугольника, но они непреложно действуют в отношении каждой конкретной формы и параметров, которые многоугольник принимает в любом случае. Аналогичным образом всякая картина мира не может налагать запреты на число различных возможных миров. […]

В итоге мы приходим к еще более сильной, третьей версии антропного принципа, предложенной Барроу и Типлером: «Разумный информационный процесс неизбежно должен возникнуть во Вселенной и, однажды возникнув, уже не может исчезнуть».

Однако если эта версия антропного принципа справедлива, нужда в теологическом Боге отпадает: само человечество (как и вообще любые разумные существа) уподобляется богам. Ведь речь здесь идет о бессмертии, по крайней мере о бессмертии рода, который является носителем-творцом вековой мудрости и знаний, вбирающих в себя опыт прошлых поколений. Я, правда, не уверен, что это бессмертие – самый завидный жребий; ведь даже глубоко и искренно верующие люди часто сетуют, что уже одна мысль о вечном блаженстве навевает невероятную тоску!

Впрочем, в приведенной формулировке антропного принципа надо различать две части. Первая – это утверждение, что разум в той или иной форме необходимо возникает во Вселенной, а вторая – что, однажды появившись, он каким-то образом будет существовать вечно. Откровенно говоря, оба эти положения представляются мне не слишком убедительными. Я уже упоминал с сомнительности тезиса об эволюции разумной жизни из жизни как таковой – эволюции, неизбежной якобы уже просто в силу самого наличия жизни. Теперь рассмотрим этот тезис подробнее. Действительно, немало маститых биологов считали, что существует неотвратимая восходящая направленность так называемой лестницы существ от простого к сложному, от косности к мысли, от молекул к человеку; и я не ошибусь, сказав, что и сегодня многие продолжают думать так же. Однако (и об этом можно заявить твердо) биологическая теория и экспериментальная практика решительно свидетельствуют против этого. В современной теоретической биологии нет ничего такого, что позволяло бы допустить неотвратимую неизбежность возникновения разума.

Правда, сегодня многие эволюционисты считают возможным так понимать биологию, будто она оправдывает указанное направление мысли. Утверждается, например, что эволюция организмов, взятая в целом, демонстрирует тенденцию к увеличению их размеров, что само по себе якобы требует все большей сложности их организации и их поведения. Но даже если это и так, то надо еще показать, что имеется множество эмпирических и теоретических свидетельств против такой версии необходимого эволюционного порождения разума, даже значительное увеличение размеров организма еще не обязательно влечет за собой рост его интеллектуальности. Чтобы это понять, стоит вспомнить хотя бы о динозаврах – очень больших и очень недалеких, а также о совсем не крупных, но весьма умных крысах.

Ключом к проблеме может послужить обращение к ведущему механизму эволюции, как его понимают сегодня, а именно к естественному отбору. Главное, утверждает идея естественного отбора, состоит в том, что витальный и репродуктивный успех представляет собой функцию от более совершенной адаптации, способность к которой наследственно аккумулируется и в свою очередь инициирует эволюцию. Но что считать более высокой степенью адаптации? Ведь это понятие очень относительное. Есть все теоретические резоны полагать, что зачастую более простые и малоинтеллектуальные формы жизни демонстрируют лучшую приспособляемость в неблагоприятных условиях. Таким образом, сегодня, когда эволюционисты окончательно отказались от телеологизма, от этой общей давней традиции, столь близкой сердцу континентальной – например, гегелевской – философии начала XIX века, нет абсолютно никаких оснований верить в какой-либо автоматический эволюционный процесс. Не существует никакого устремленного по восходящей линии направленного развития от простого к сложному, ведущего в конечном итоге к разумной духовности. Следовательно, в этом смысле первая часть крайней версии антропного принципа представляется явно ложной.

Еще меньше доказательств требуется, чтобы показать несостоятельность второй части обсуждаемой формулировки антропного принципа. В наш век и в наши дни исходить из того, что разумный дух несет некое исключительное и преимущественное, к тому же безусловно реализующееся право на бытие, – это уже невероятное высокомерие, выходящее за рамки здравого смысла. То, что мы знаем сегодня о судьбах биологических видов, говорит об их итоговой обреченности на вымирание, и очень мало поводов думать, будто человеческий род составит тут исключение. Можно, я думаю, допустить, что очаги жизни, включая и ее разумные формы, время от времени вспыхивают в просторах Вселенной подобно тому, как вспыхивают звезды, и что, следовательно, они никогда полностью и окончательно не исчезнут. Однако это утверждение далеко не совпадает с тем, что утверждает о мире окончательная формулировка антропного принципа. Как бы там ни было, едва ли можно считать последнюю, истиной. Повторю, что в современной биологии нет ничего такого, что позволило бы допустить, будто жизнь может развиваться во Вселенной» где ни попадя и уж тем более, что, однажды возникнув, она неизбежно разовьется в разумную форму. […]

В настоящее время благодаря прежде всего новейшим исследованиям биологических и органических процессов, мы все глубже осознаем, насколько уникальным и исключительным по своей сложности является наш сенсорно-мыслительный познавательный аппарат, В конце концов мы – конечный результат развития эволюционной линии, идущей от древесных приматов. Следовательно, для нас в том виде, какие мы есть, важнее и естественнее обладать прежде всего теми чертами и свойствами, которые были необходимы нашим предкам нежели специфической способностью изобретать и изощрять научную и философскую аргументацию. А это значит, то нам следует быть очень осторожными в своих заявлениях и прогнозах относительно сущности и предельных оснований реальности. Нам больше подобало бы отдать должное тому, насколько уникальна и поразительна наша способность познавать и понимать, а также со всей определенностью признать, что она представляет собой прямую функцию присущей нам телесно-органической природы.

Таким образом, моя мысль состоит в том, что приведенные выше рассуждения пока что больше располагают к агностицизму в вопросах религиозной веры, чем к принятию какой-либо системы религиозных воззрений или же, наоборот, к отрицанию смысла всякого вероучения. Даже при том, что по целому ряду разнообразных причин как научного, так и вне-научного плана традиционная христианская концепция Бога не может считаться рациональной и основательной, все равно бросаться в другую крайность и фанатично доказывать, что Бог вообще не может существовать ни в каком смысле, было бы еще большей ошибкой. Наша способность познания мира не беспредельна, и мы должны всерьез с этим считаться и из этого исходить.

Перевод с английского А.Б. ТОЛСТОВА