О символе и символическом

P. Шваллер де Любич

Заметки о современном образе мысли

Впервые в истории человечества экзотерическая научная мысль, следуя по пути рационализма, вплотную подошла к вратам премудрости, ступив за которые, можно заглянуть в глубинную жизнь материи. Итак, нам непременно нужно ознакомиться с положением дел в современной науке, хотя бы ограничившись общим обзором. Было бы, однако, ошибкой всецело полагаться при этом на самое науку с ее неспособностью переступить границу, полагаемую требованием всегда неукоснительно придерживаться системы референций. Но мы должны признать, что за последнее время был сделан огромный шаг на пути «экспансии» человеческого сознания; действительно, речь идет не только о колоссальных научных достижениях, но, главным образом, об исключительно важной стадии в эволюции сознания как такового. Дело не в обретении некой неопровержимой по своей природе базы знаний; дело в новой исходной точке для дальнейшего развития мысли.

Нынешняя стадия развития, создавшая предпосылки той существенной революции, которую претерпела научная мысль за последние три десятилетия, позволяет нам выделить сами принципы, определяющие подлинный смысл символа. То, что еще вчера представлялось чисто спекулятивным философским построением, сегодня уже опирается на научный эксперимент, дающий основания для поистине потрясающих выводов, в чем пока отдают себе отчет лишь немногие, тогда как большинство по-прежнему преисполнено веры в детерминизм в духе классического рационализма XIX столетия.

Минувшее столетие отличалось стремительным ростом авторитета науки, убежденной в своей способности объяснить любое явление Природы, согласно механистическим представлениям о том, что все предсказуемо, если есть полное знание исходных условий того или иного феномена. Такого рода «детерминизм» позволял лелеять самые дерзкие надежды, вплоть до ожидаемых успехов в познании тайн живой клетки и жизни вообще. Эта наука строилась на законах, выводимых из наблюдений за поведением материи, понимаемой как состоящая из элементарных частиц, образующих неизменные по своим характеристикам химические элементы, основные реакции которых, как считалось, уже известны, благодаря великим химикам прошлого столетия, которые во всем опирались на известное положение Лавуазье: «Ничто несотворимо и ничто неуничтожаемо».

Законы термодинамики и электричества, скрупулезно исследованные, работали в рамках науки, не знавшей ничего, кроме трехмерной (евклидовой) материи, и все уже известное не давало повода сомневаться, что оставшееся непознанным однажды прояснится и получит свое объяснение, равно как и все экспериментальные данные, противоречащие общепринятым гипотезам. Единственным приемлемым ориентиром для научной мысли, ставшей чисто экспериментальной, оставались логические заключения, выводимые непосредственно из эксперимента. Какое бы то ни было философствование или поиск ответа на вопрос «почему» – что обязательно ведет к метафизике – безапелляционно относились к области фантастических экстраполяций.

Все «тайное» и «сакральное» представлялось сущим вздором, и уже ничто не сдерживало нарастания антирелигиозных тенденций, коль скоро человеческой науке подвластно все или –по крайней мере, согласно ее ожиданиям – это всемогущество однажды будет достигнуто. Под видом атеизма человек поставил себя на место Бога, ибо отныне и Причина, и Цель есть ни что иное, как атрибуты его собственного существования.

Чтобы понять новейшее состояние умов, следует сначала уяснить, так сказать, саму душу, образ мыслей механистической науки. Механицизм – та точка в развитии науки, которая была достигнута к концу минувшего столетия, когда Беккерель, наблюдая электрические разряды в экспериментах с солями урана, пришел к выводу о существовании радиоактивности. Рентген открыл, что материя прозрачна для излучения, которому он дал название х-лучи (то есть неизвестное излучение). Кюри, начав работать с окислами урана, выделил крайне радиоактивную соль, названную им «радий». Затем пришло время сэра Оливера Лоджа, сэра Дж.Дж.Томпсона и лорда Резерфорда в Англии, Перрена во Франции, Бора в Дании, Планка в Германии, Эйнштейна в Швейцарии (достаточно перечислить лишь эти, сегодня известные во всем мире имена) – основоположников физики микрочастиц (изучающей энергетику атома) – и от старой упрощенной концепции атомарной материи ничего не осталось.

Это был рассвет новой эры. Эксперименты неизбежно должны были показать, что физические законы макромира отнюдь не универсальны, что феноменальный мир невозможно полностью втиснуть в рамки детерминистской физики, и наконец, что существует некое метафизическое начало, Энергия, которое отныне вступает в игру развития и разрушения материи.

Выдающиеся умы, физики и философы, сделали достоянием общественного мнения (в доступной для него форме) те истины, которые следуют из новейших данных науки,¹ так что неосведомленность исследователя относительно этих новых успехов физики становится чем-то предосудительным применительно к любым областям знания, вплоть до археологии.

Экспериментальная наука имеет дело сегодня с новым миром абстрактной природы, миром, состоящим из элементов, которые можно описать лишь математически.

Было обнаружено, что электронные количественные характеристики должны исчезнуть, чтобы стало возможно появление света (фотона) как «неизмеримой» энергии. Требуется вмешательство мысли, чтобы обнаружить, что скрывается за наблюдаемым миром явлений; сегодня философия становится направляющей инстанцией в эксперименте. В физике речь теперь идет о своего рода математической философии, но невозможность сопоставить и согласовать абстрактные элементы, которые не представлены для нас в определенных понятиях, заставляет обращаться к философии, с тем чтобы найти связующую нить Ариадны, способную провести нас через этот лабиринт в мире энергии, приоткрывшем перед нами свои тайны. И, наконец, новый импульс современному направлению мыслей придали, наряду с другими, такие ученые умы, как Леконт дю Нуи, Ле Руа и Гастон Башляр. Неожиданные вспышки света прорываются сквозь толщу времени из тьмы средневековья, когда мастера «естественной философии» строили свои учения на грани схоластики.

Итак, мы можем различить в атоме до семи электронных орбит вокруг протона, что напоминает планетарную систему с семью орбитами и соответствующие семь металлов, семь нот музыкального ряда, семь цветов радуги и т.д. Добавим к этому семь фундаментальных констант: е – электронный заряд, m - масса электрона, М – масса протона, h – постоянная Планка, с – скорость света, g – гравитационная постоянная, λ – космическая постоянная.

Что касается постоянной, которую предвидел Анри Пуанкаре и определил профессор Макс Планк, – ей принадлежала важнейшая роль, в частности, в исследованиях Луи де Брольи. Постоянная Планка (h), если дать ей краткое определение, означает неизменное соотношение между энергией (Е) фотона и волновым периодом (d), то есть Е х d = h, какова бы ни была световая волна, то есть цвет, или же любая другая волна радиационного излучения.² Обозначив величину, обратную волновому периоду, то есть частоту, через v, мы получим Е = hv, а отсюда hv – квант энергии, то есть наименьшее количество энергии, образующее целостность. Если Е уменьшается, d возрастает, и наоборот. Квантовая природа энергии – современное основание всех концептуальных построений в микрофизике. Квантовая теория энергии и, в более широком истолковании, принцип кванта действия, который позднее разрабатывали Эйнштейн и Бор, – одно из самых блестящих «озарений» научного духа нашего времени. Далее, конечно же, следует сказать об открытии Луи де Брольи³ и Гейзенберга, которое основательно поколебало самоуверенность механистической науки, поскольку изучение природы света продемонстрировало одновременное существование двух противоположных состояний: корпускулярный характер волны в пределах ее непрерывности; то есть фотон, который представляется как отдельный квант, проявляет себя в непрерывной волновой функции –прерывность в самой непрерывности. Эта одновременность – непостижимая для человеческого разума, хотя экспериментальный подход свидетельствует о ее существовании, – лежит в основании «принципа неопределенности», как его назвал Вернер Гейзенберг, или «принципа настоящего момента», как это будет называться здесь, в переложении на язык психологии.

Рис. 1. Верхний ряд, слева направо; иероглиф, обозначающий слово, которое можно записать как сти – «излучать», «сиять»; иероглиф, обычно представляемый на письме как ха – «проявляться» (этот знак представляет источник света, испускающий сферические волны, распространяющиеся в воздухе; отметим волновые свойства света (интерференция, дифракция), описанные Гюйгенсом и Френелем); определяющий иероглиф для слов, обозначающих свет (отметим корпускулярные свойства света, как их представляли Лукреций, Ньютон, Эйнштейн). Нижний ряд: рисунки, изображающие солнце.

Принцип неопределенности Гейзенберга можно объяснить следующим образом; если возможно точно определить местоположение движущегося объекта в данный момент, то принципиально невозможно определить его точную скорость в тот же самый момент. И наоборот, если мы можем знать точную скорость движущегося объекта в данный момент, то мы не можем точно знать его место в пространстве.

Безусловно, речь идет о внутриатомных феноменах. Факт наблюдения за локализацией электрона – или по крайней мере вероятности его местонахождения – обозначает действие по отношению к нему, который модифицирует его или изменяет его траекторию. Иными словами, факт наблюдения того или иного явления означает вмешательство в его природу таким образом, что можно с точностью судить только об одном из двух его проявлений – либо о локализации, либо о скорости. Затем мы можем «объединить» эти отдельно наблюдаемые данные и представить их как одновременно существующий феномен, на самом деле не зная его как таковой.

Сегодня принцип неопределенности играет важную роль в развитии научной мысли. Вера, для которой всегда оставалось место в рамках механистического детерминизма минувшего столетия, уступила место сомнению, которое открывает перед нами дверь во владения философии.

Более того, Гейзенберг и в самой микрофизике поистине стал «иконоборцем». Он отверг всякое образное представление, значит и допущение, что электроны движутся по круговым орбитам, подобно планетам, вокруг ядра как солнца этой планетарной системы (как считал Бор), поскольку определенно известно лишь то, что существуют «слои», или уровни с разным потенциалом.

Принцип неопределенности не позволяет нам локализировать электрон, когда он движется «на полной скорости"; то есть мы можем говорить о его локализации только вероятностно. Гейзенберг исключил фактически непознаваемый аспект, удовлетворившись познаваемым – разницей энергетических потенциалов. Таким образом, опираясь в определении атома –или, точнее, его природы – исключительно на цифры, представляющие энергетические характеристики различных электронных «слоев», или уровней, он противопоставил конкретному образу наших допущений чисто математический «образ-матрицу», согласующийся с данными наблюдений.

Продолжим, однако, наш беглый обзор фундаментальных принципов, определяющих новое направление мысли, что позволит нам прояснить, что же следует отсюда. Наши старые законы уже не применимы к атому – конституенту материи, ее составляющей. Они остаются действительными применительно к материи, но что касается атома, то здесь, скажем, ньютоновская гравитация уже не действуют – вступают в игру электромагнитные силы. Это безусловный факт, требующий, вместе с тем, изучения, поскольку мы по-прежнему стоим перед неведомым, каковым остается для нас «притяжение». С другой стороны, химия в духе Лавуазье благополучно почила в бозе, коль скоро нам известно теперь, что материя постоянно переходит в энергию, а энергия непрерывно порождает материю (преобразуясь в изотопы). Мы знаем, что в верхних слоях атмосферы азот превращается в углерод, «питающий» собой всю растительность, – факт, который заявил о себе (или еще заявит), представив в совершенно неожиданном свете все феномены жизни на нашей планете.

Рис. 2. «Я знаю эти два бирюзовых сикамора, между которыми встает Ра, которые растут на вершинах Шу (атмосфера) у ворот Властелина Востока» (Книга Мертвых, гл. 109). «Хвала тебе, о Сикамор, …извлекающий то, что содержит в себе Нун (небесный океан)» (Тексты пирамид, 1846). Эта группа в целом представляет «азотный цикл», хорошо известный в агротехнике.

Сегодня мы знаем то, что, как полагали люди XIX столетия, им уже не грозит; мы знаем, что все наши знания требуют пересмотра. Вне всяких сомнений, новый мир открылся перед человеческим разумом; более того, следует отметить, что это дало толчок к развитию новых способностей самого разума, и имено это должно позволить науке все глубже проникать в тайны природы.

Сегодня нас уже не пугает тот факт, что обычный луч света, отражаемый от поверхности, сам изменяется, изменяя нечто в атомной природе этой отражающей поверхности.

Новая химия, все более соотносимая с физикой, ищет свои пути и, выдвигая нередко довольно странные гипотезы, пытается объяснить по-новому давно известные соединения атомов. Подобный сдвиг мы наблюдаем и в биологии – эволюционная теория Дарвина не нашла должного подтверждения; трансформизм Ламарка, позднее получивший развитие в трудах Геккеля, также не оправдал надежд; генетическая доктрина столкнулась с проблемой мутаций.

Действительно, смещение области наблюдений к куда более тонким материям, чем все, с чем имел дело самонадеянный XIX век, привело ко взрывообразному расширению сферы поисков в самых различных направлениях.

Мы ищем ответы где угодно, только не в учениях прошлого, которые, на мой взгляд, могут дать нам ключ или, по крайней мере, подсказку относительно ключа к традиционализму, без чего невозможно развитие нового образа мышления.

Поскольку темой данного исследования является символ и символическое, может показаться странным, что здесь обсуждаются вопросы, связанные с физикой, – все то, что филологов, которые в настоящее время составляют основную когорту египтологов, как правило, не интересует. Однако подобный, даже поверхностный, обзор сложившейся на сегодня ситуации в исследованиях в области чистой науки должен помочь нам уяснить, что мы имеем дело не просто с проблемой принципиально иной позиции наблюдателя в рамках эксперимента, но прежде всего с принципиально иным состоянием мысли, иной гранью нашего разума, что можно более или менее исчерпывающе объяснить следующим образом: одновременность противоположных состояний (дополнительность) конституирует определенный феномен. До недавнего времени, в силу нашей объективистcкой позиции по отношению к данному феномену, мы разделяли эти составляющие в духе свойственного нашему мозгу дуализма (я бы назвал это «церебральной дуализацией") и именно на этом общедоступном «экзотерическом» основании мы строили всю нашу сугубо аналитическую науку; а затем мы пытались «срастить» воедино разорванные в ходе анализа элементы.¹

Рис. 3. Сет, Властелин Юга, и Гор, Властелин Севера, – два извечных антагониста. Их головы вырастают из одного тела, под ногами – два горизонтально расположенных лука, несущих телу энергетический потенциал, который может проявляться в двух противодействующих силах, придающих импульс движению Ра.

Принцип неопределенности как факт наблюдения и, главное, те выводы, что следуют из данного факта, а также прерывность непрерывного, обнаруженная при изучении света, заставляют экспериментатора, а вслед за ним и философа признать, что «живой момент» того или иного явления характеризуется противоречием между его составляющими. Таким образом, мы не можем понять генезис данного феномена, если мы не обратимся к новым подходам, отказавшись от объективизма в пользу абстрактных символов. Это неизбежно подтолкнет нас к поиску некоего нового «чувства» или «интуитивного видения». Так что, будучи вынуждены признать и принять существующее положение дел в естествознании, мы тем самым лишний раз подтверждаем, что человеческая мысль развивается в направлении новых форм разума. На самом деле, эзотеризм существует столь же долго, как и само человечество, но эзотерическое состояние разума всегда было присуще лишь отдельным индивидам, по крайней мере, до сегодняшнего дня.

Переживаемый нами сегодня импульс к расширению сферы сознания является, пожалуй, действительной подспудной причиной крушения старых порядков, затронувшего весь человеческий мир. Прогресс в этом направлении в первую очередь будет связан с теми, кто глубже всего ощущает в себе это смятение ума, и меньше всего его можно ожидать от тех, кто в силу инстинктивной психологической реакции остаются верными диалектическому материализму и нигилизму. Коллективизм – в статистическом смысле – не в большей мере способен решать социальные проблемы, чем научные. Будущее требует индивидуализма внутри коллектива, что могло бы показаться абсурдным с точки зрения образа мыслей минувших эпох. Что же касается способов представления знания, то ни энциклопедические статьи, ни музейные чучела сегодня не могут удовлетворить нас; сегодня необходимо обратиться к Символическому, единственно способному установить связь между дополняющими друг друга моментами живого явления.

Именно рациональная наука подошла сегодня к тому, что можно назвать сюррациональным, открывающем путь к эзотеризму супрарациональной природы.

Если я и считаю, что путь чистой науки, лихорадочный поиск последних лет, ошибочен, то тем не менее я уверен, что метод ее безупречен, учитывая предельную точность и научную добросовестность наших ученых в их экспериментах.

После нашего краткого и довольно поверхностного обзора нового направления научной мысли, может возникнуть вопрос: «Какое, собственно, отношение все это имеет к египтологии, археологии и символизму?»

Прежде чем ответить, я должен обратить внимание читателя на нечто, чего нам никак нельзя забывать.

После весьма дерзкой самоуверенности ученых XIX столетия современные исследователи в области микрофизики могут показаться довольно робкими. К тому же, им первым приходится придерживаться границы между новой научной мыслью и прикладной наукой, не выходящей за рамки макрофизики, имеющей дело с вещами, для которых вчерашние законы по-прежнему действительны в их сугубо практических и технических приложениях. Такая скромность со стороны наших представителей чистой науки порождена ее крайней специализацией и, отсюда, уважением к мнению узких специалистов. Что же касается философии этого нового направления мысли, то философы все-таки смотрят дальше, и при этом их отнюдь нельзя назвать фантастами.

Подобная революция в современной мысли – то есть расширение рамок сознания и эволюция интеллекта – вовсе не прихоть и не результат произвола. На самом деле она объясняется поистине космическими влияниями, которым подчиняется Земля и все существующее на ней. Завершается фаза «внутриутробного» развития планеты в рамках солнечной системы. Гастон Башляр в связи с этим говорит о явлении, названном им «мутацией Духа».⁵ Начинается новый период, его знаменуют сейсмические сдвиги, климатические изменения и, наконец, что самое главное, знамения духа, вдохновляющего человека.

«Оготеммели» раскрыл Марселю Гриолю⁶ метафизический смысл обычаев догонов, ибо он знает, что «время пришло, когда ранее неисповедимое должно быть сказано"; «заговорили» бамбара;⁷ «заговорил» император Змеиной Империи и был услышан Карношаном.⁸ Оставим, однако, черную Африку и посмотрим, что происходит вокруг нас. Вряд ли можно представить себе нечто более далекое от математики и рациональной науки, чем искусство – будь то искусство поэта, музыканта, художника или скульптора. Но как бы то ни было, и искусство идет в ногу с научной мыслью; люди искусства сегодня пытаются отойти от сугубо реалистических средств выражения; они ищут способы обращения к «интуитивному чувству» посредством предельно упрощенных, чуть ли не геометрически редуцированных форм.

Как бы то ни было, и мысль, и «опытное постижение» посредством чувств внимают таинственному зову времени. Идея доминирует над формой, духовно-энергетическое доминирует над материальным.

Так что я должен сказать своим соратникам – египтологам, археологам, историкам:

1. История не раз демонстрировала, что без философского поиска, задающего направление мысли, прогресс в научных исследованиях, в любой области знания невозможен. Если до сих пор апостериорной была философия науки, то сегодня уже ничто не мешает тому, чтобы в один прекрасный день – причем математика позволяет предвидеть это – апостериорным стал эксперимент, подчиняющийся направлению мысли, уже решившей проблему.

Отсюда можно выдвинуть гипотезу: применение науки должно однажды опять стать, как некогда в Египте или в Элладе, сугубо эмпирическим (то есть не углубляющимся в причины явлений) Знанием, принадлежащим Храму, избранному кругу наделенных особым даром людей, постигших науку проникновения в это Знание, ибо такое проникновение требует – как требует этого новая научная мысль – прежде всего знания о том, как мыслить вне объективации, вне воплощения мысли. Это стадия, предваряющая дальнейшее расширение рамок Сознания до собственно пространственного видения. Очевидно, например, что «образ-матрица» на самом деле есть только метод, а не само искомое знанием, и непременно должна существовать возможность объективации, в высших формах разума, скажем, четырехмерного пространственного континуума, точно так же, как мы сейчас представляем себе евклидово пространство.

Если вообще можно говорить о эволюции, то только об «эволюции Сознания», и пожалуй именно здесь следует искать камень преткновения новой биологии, – впрочем, это предмет отдельного разговора.

2. Наблюдение (в физике) одновременного существования, казалось бы, взаимоисключающих состояний, доступное нашему знанию только в виде их дуализма (то есть через их сопоставление), свидетельствует о существовании двух разных форм разума.

Можно предложить следующее объяснение:

Первая из этих форм предполагает объект или объективацию идеи, а следовательно, помещение идеи в пространственно-временные координаты. Эту форму разума можно назвать «статической», или «экзотерической» способностью разума.

Другая форма разума – интуитивное постижение, не предполагающее формулирования идеи. Я называю эту форму «врожденным знанием"; кроме того, она отвечает тому особенному способу видения, которым обладали древнегреческие философы, в частности Герон Александрийский.⁹ Они признавали, что в нашей душе запечатлено универсальное знание, пробуждаемое воздействием внешнего объекта на органы чувств. Таким образом, можно говорить, что собственно осознание этого врожденного знания и есть тем, что может претерпевать изменение, то есть расширяться, обогащаться, углубляться или же, наоборот, обедняться.¹⁰

Будучи сформулирована, интуитивная идея, – которая может быть столь же определенна и конкретна, как и объект, –тем самым уже становится статичной, «экзотерической». Саму же по себе интуитивную форму разума можно назвать «динамичным интеллектом», поскольку он способен схватывать движение, постигая такие вещи, как «сферическая спираль», которая непостижима в объективированной форме. В математике такого рода концепты (например, точка) называют воображаемыми, идеальными объектами, которые, кстати, невообразимы. Эта «динамичная» способность разума и есть тем, что обозначают понятием «эзотерическое».¹¹

Существуют реальности, к которым должна приспособиться новая научная мысль. Таким образом, вполне логично говорить о создании математической философии, исключающей какие бы то ни было объективистские формулировки: пространство, описываемое абстрактными формулами – в императивной форме или же в виде равенств – вытесняет любые воображаемые и даже невообразимые формы. Более того, условный символ занимает место длинных цепочек связанных логикой рассуждений.

Мы неуклонно шли к этому и уже достигли пункта назначения.

Так же неотвратимо сами записи, связывающие эти два состояния (или формы) разума, должны были стать чисто символическими, поскольку лишь цифровой или буквенный символ –выбранный как самая точная из всех естественных форм – делает возможной связь между экзотеризмом и эзотеризмом –связь, так или иначе обнаруживающую себя в каждом познавательном акте.

3. Этот фундаментальный эпистемологический¹² кризис, переживаемый нами сегодня (его можно рассматривать как параллель общей революционной ситуации, которая затронула в равной мере мораль, социум, искусство), – этот наш кризис вызывает в памяти другую фундаментальную революцию, происходившую на грани эпох – конца древнеегипетской цивилизации и начала христианской эры.¹³ Все, что мы знаем сегодня об истории Древнего Египта, говорит о том, что такая же революция происходила в канун эпохи Среднего Царства (ок. 2200 –2100 г. до Р.Х.). Эти три даты (революционный поворот в Древнем Египте, начало христианской эры и революция нашего времени) с точки зрения революционных сдвигов в живой природе слишком точно отвечают прецессионным циклам¹⁴ – Телец (Монту), Овен (Амон), конец цикла Рыб (христианская эра), современный (датируемый в пределах последних 150 лет) – чтобы можно было говорить о чистом совпадении между великими датами и эпохальными событиями на небесах и на Земле.

Итак, если все это верно, то символизм здесь снова приобретает чрезвычайно глубокий смысл – в этих фигурах, заданных знаками Зодиака, как некогда в символизме Античности.

Подобные кризисы всегда имеют фундаментальный характер и затрагивают все человечество в целом.

Речь идет не о локальном событии, вроде Французской революции 1789 года, которая, несмотря на ее отзвук во всем цивилизованном мире, осталась не более чем прологом к тому, что происходит сегодня. Более того, мы можем отметить, что само великое событие прецессионного перехода от одного зодиакального знака к другому всегда предваряют события-предвестники. «Жар» разгорается на протяжении последнего деканата (720 лет) перед «взрывом». Сегодня настораживает то, что текущая революция, похоже, не обещает быть конструктивной. Так, например, христианская эра, основанная на откровении, явилась логическим следствием завершения эры египетской цивилизации, буквально выросла из откровения¹⁵: обогащение сознания предшествовало приложению его достижений в самых разных сферах человеческой деятельности.

В наше время прикладной аспект опережает состояния умов, сознание не соответствует материальным достижениям; наблюдается рассогласование между динамическим и статическим, психическим и церебральным, эзотерическим и экзотерическим аспектами разума. Кризис такого рода крайне опасен и заслуживает сопоставления с концом света, – что должно звучать для нас как предупреждение, – тогда как и в период Древнего Царства в Египте, и во времена апостолов кризис означал одновременно и начало новой эры.

Чтобы признать наше допущение о совпадении великих астрономических циклов и земных событий, находящих отзыв в умах людей, следует уяснить, что происходит сегодня в глубинах человеческого сознания. Уже то, что мы замечаем это, само по себе является чрезвычайно интересным событием фундаментального толка, достойным исторического анализа, и, вместе с тем, событием символического звучания.

Прежде чем говорить о символах и о принципах, необходимых для понимания психологии, я должен сказать, что, собственно, я подразумеваю под символическим. «Символизм» как способ выражения следует отличать от «символического» как способа приложения определенного «состояния ума», или «ментальности». «Символизм» есть метод; символическое есть форма записи живой философии.

¹ «Микрофизика» как физическая наука об атоме становится, по сути, ядерной физикой. В атоме, в принципе, можно выделить ядро, состоящее из нейтральной массы (нейтрона), положительного электрона (позитрона) и удерживающее вокруг себя в «подвижном равновесии» до семи слоев, или орбит, отрицательных электронов. Однако не следует воспринимать это буквально, считая все последние данные в этой области неопровержимыми и однозначными. Все, что определенно известно, так это то, что человек должен считаться с существованием законов, отличных от известных ему законов материального мира. И раз уж речь идет об атомах как «конституэнтах материи», стало быть, можно говорить о существовании – за пределами того, что доступно нашим органам чувств – многомерной природы, ускользающей от нас, непостижимой для нашего церебрального по своему субстрату (объективного) разума, хотя несомненно реальной и математически представимой. Разве не означает это радикального сдвига в представлениях всего лишь тридцатилетней давности?

² Длина подобных волн колеблется от 50 км до 1/100 000 000 мм. За этим пределом имеем γ-излучение.

³ См.: Louis de Broglie, Lumiere et matiere; La physique nouvelle des quanta (Paris: Flammarion, 1925).

⁴ Поскольку «одновременность» не может быть объективирована, она не доступна суждениям разума. Поэтому даже в эйнштейновой теории относительности сохраняется принцип разделения единства на противоположные составляющие.

⁵ Gaston Bachelard, Le Nouvel esprit scientifique (Paris: Presses Universitaires de France), p. 178.

⁶ Marcel Griaule, Dieu d'eau, entretiens avec Ogotemmeli (Paris: Edition du Chene, 1948).

⁷ Solange de Ganay, «Notes sur la Theaodiceae Bambara», Revue de I'histoire des religions, vol. 135, nos.2-3; «Aspects de mythologie et de symbolique Bambara, Journal de psychologie normale et pathologique, April-June 1949, pp.181-201.

⁸ F.G.Carnochan, H.C.Adamson, UEmpire des Serprnts (Paris: Stock).

⁹ Герон Александрийский, Дефиниции, 136, 1-4.

¹⁰ Отметим, что мы не станем вдаваться в анализ основ такого сознания.

¹¹ Эзотеризм находится вне рационального, но и не является чем-то, стоящим над рациональным; он – по ту сторону рационального. Он сводится к сознанию, по природе своей присущему только человеку среди всех прочих форм жизни. Скажем, свойство сродства дано нам во врожденном знании. Это один из импульсов, пробуждающих нашу способность считать – априорный, однако сугубо «экзотерический» аспект разума. Способность суждения имеет основания в импульсе, берущем свое начало вне сферы рационального: эзотерическое является первопричиной сознания как такового. Мы несем в себе - как данное нам в скрытой форме знание – опыт всех созданий, которые предшествовали появлению человеческого существа (о чем свидетельствует эмбриология человека).
Можно говорить об эзотеризме науки, что означает абстрактные основания доступного нам знания, и о науке эзотеризма, что означает философию причинности.

¹² Эпистемология – термин из языка философии, означающий «ментальность, определяемую эволюционными стадиями развития разума», врожденно присущую всем нам. Эти «стадии ментальное™», задают направленность любых наших умственных усилий. Определив процентное соотношение этих влияний, можно нарисовать «эпистемологический профиль» личности. Например, простой обыватель на 70% подвержен влиянию «мистической ментальности», на 40% – «реализма», на 20% – позитивизма, на 5% – рационализма и практически вовсе не подвержен влиянию истин, стоящих выше рационального. Таким образом можно иметь представление как этот человек возьмется за исследование проблемы.
N.B.: Здесь слово «мистический» подразумевает тенденцию быть атрибутом «божественного», оккультных сил – или, т.о. через взаимодействие этих сил – всех феноменов природы.

¹³ Подобный кризис, совпавший с закатом Ханьской династии и концом Бронзового века, в это же время переживал Китай.

¹⁴ Астрономические циклы предварения (смещения точки) весеннего равноденствия, продолжительностью приблизительно в 2160 лет.

¹⁵ Имеется в виду не евангельское Божественное Откровение, а его антропоморфизация, характерная для конца последнего деканата эпохи Древнего Египта (когда в Греции, а затем в Риме происходило очеловечение богов и, вместе с тем, обожествление человека, ныне увенчивающего храм, стелы, колонны.